Беглая Русь - Владимир Владыкин

– А разве тогда я была уродина? – чуть ли не серьёзно возмутилась девушка, однако нашла в себе силы подавить это чувство.

– Зато такой махонькой-махонькой! – продолжал он куражится, но без всякого зла.

– Будто ты не был таким! – с вызовом бросила Зина, пытаясь уловить, насколько у него глупых мыслей было больше, чем умных.

– Ты вынуждаешь нести всякую чепуху, не пора ли нам перейти к любви, которая, думаю, к нам уже приближается!

– Слава Богу, а я уже не рассчитывала услышать от тебя что-то хорошее, – вздохнула Зина. – И кто же первым должен начать? – игриво спросила она.

– Давай начнём с меня! Я про шутки забываю, когда мне кто-то нравится…

– Сперва это была Валя Чесанова, а теперь я? – поддела Зина.

– Сначала была ты, а потом снова ты, а то был такой небольшой шаг в сторону, как ошибочка в учении, которую я вовремя исправил, вернее, сейчас исправляю. Я вообще великодушный и терпеливый, это ты узнаешь, когда поженимся!

– О, сколько самохвальства и самодовольства! А если у меня жених есть и уже сделал предложение? – отчеканила она.

– Кто? Гришка Пирожок? – шёпотом произнёс Давыд. – Он ещё сопли под носом вытирает, ха-ха! Или какой-то солдат из тех, что тут стояли? Кстати, вон и соперница идёт, – сказал Давыд, поглядев, как из рассеивающейся от костра темноты показалась девушка. И как по команде гармошка умолкла, Давыд и Зина посмотрели на гармониста, сидевшего на ящике. Но он, точно устыдившись их, вскочил и метнулся к Вале Чесановой, обхватывая её рукой за талию, стараясь усадить девушку на своё место.

– Тебя она так интересует? – скривилась Зина. – Можешь брать и уходить… Но Гриша её почему-то уже перехватил, – и тут же как —то злобно засмеялась…

– Нет-нет, Зинок, всё уже решил – да от тебя ни за что! Мои слова, как танковая броня: если с тобой, то всё – назад не ворочусь! – и между тем кинул взгляд в сторону Вали и Гриши, которых сейчас как нарочно загораживала молодёжь. Но он увидел, как Валя зорко смотрела по сторонам…

– Смотри, небось тебя зазноба ищет. Я догадалась: это же самое ты Вальке тоже говорил? – и пытливым взглядом колькнула того…

В этот момент снова беспечно и заливисто заиграла гармошка, призыв которой к веселью и танцам, песням и частушкам был таким настырным, что Зина начала на месте притопывать каблучками туфель, при этом строя Давыду глазки. И откуда-то сбоку зазвенел задорный девичий напев: «Хороши, ой, да хороши, у милого глазёнки! А его сердце трепещет по моей сестрёнке!..»

Зина, разумеется, узнала, кому принадлежал этот озорно взвивавшийся ввысь и плавно опадавший припевками голос, и она быстро оглянулась и сквозь разгоревшееся, высоко взметнувшееся пламя костра увидела направленный на неё весёлый взор сестры Капы.

– Во, даёт! – воскликнул Давыд. – Как из танка прямой наводкой. Зинуля, пошагали отсюда, а то уже артобстрел начали. Погуляем хотя бы разок да выговоримся сполна!

– Так ты шутишь или серьёзно? – переспросила Зина.

– Пойдём, тогда всё узнаешь, – загадочно проговорил он, и они тут же пошли, постепенно поглощаемые темнотой. Зина слегка задумчиво склонила голову, как бы глядя себе под ноги. Давыд пока шёл молча, всё еще не веря, что наконец-то он со своей девушкой, которая согласилась принять его ухаживания.

– Ну, так что я должна узнать? – спросила Зина, кося взор на кавалера, когда костёр, поляна, молодёжь, давно остались позади.

– А то, что с первого дня я в тебя втрескался по уши. И вообще, Зинуля, хотел бы, чтобы ты стала моей женой…

– Ой, мамочка, как обухом по голове! – Зина даже приостановилась, как вкопанная, охваченная внезапной оторопью, и её голубые глаза радостно засияли. – Но что из этого может получиться? – со смехом, ласково прибавила она.

Он не знал, что ей ответить и сказал первое, что пришло на ум:

– А что-нибудь получится! Я не могу красиво говорить, уж не взыщи, как умею. Считай, что я за тобой ухаживаю уже всю неделю…

– Вот уж, пожалуйста, не ври, а кто намедни Вальку провожал? Если бы она пришла раньше меня, наверное, опять пошёл с ней?

– Это получилось не по моей воле, тогда ты всю вечёрку голосила и дрыгала ногами… Но всё равно я думал только о тебе…

– Какой врун, какой врун! – в ужасе произнесла Зина.– Полегче, Давыд, ты даже так не умеешь дрыгать ногами. Или чёрт тебе ноги спутал? – ехидно засмеялась девушка.

– Я православный христианин, танцульками не увлекаюсь и нечего смеяться! – Давыд высматривал на её сумрачном от темноты лице продолжение насмешки.

– Между прочим, верующему человеку врать грешно, – наставительно произнесла Зина. – Может, это в армии солдат учат врать, чтобы врага ввести в заблуждение?

Они уселись на траву перед спуском в балку. Давыд снял с себя китель и заботливо им прикрыл плечи девушки. Сидели молча, на той стороне в хатах брезжили огоньки. Через минуту попытался обнять Зину, но у него это получилось как-то неуклюже. Девушка враз опустила стыдливо голову, продолжая сидеть молча. Зина вспомнила, как Давыд сделал ей предложение, на которое ничего не ответила. И если бы сейчас он вновь повторил признание в любви, она бы не знала что ему ответить.

– Ты проводи меня домой, – предложила она, чтобы только не молчать. Да и чернота окружала, нагоняя жуть, и только звёзды успокаивали.

К её удивлению, он встал, так как думала – сейчас начнёт уговаривать ещё побыть с ним…

Когда подошли к подворью Половинкиных, Давыд решительно привлёк девушку к себе за плечи и попытался поцеловать. Но его губы только коснулись её сухих жарких губ, и как-то неловко скользнули по щеке оттого, что Зина откачнулась от парня, как от раскалённого огня, шутливо хватаясь рукой зa губы и прижавшись спиной к деревянной калитке, глядя сквозь сумрак ночи на Давыда, еле различая его грубоватые черты лица, которое сейчас казалось чёрным и страшным.

– Кто так целует, ты же совсем не умеешь! – воскликнула она удивлённо и вдруг прыснула смехом. – Разве Валька не научила?

– Какая умелка нашлась! – сконфуженный бесцеремонной отповедью и насмешкой девушки, Давыд совсем потерялся. Но потом быстро справился с оцепенением, предложив: – Давай посидим на лавочке и вместе поучимся.

– Какой быстрый! А может, мне нечего учиться, – заметила девушка, строя глазки, видя его еле проступавшее лицо при свете звёзд.

– Да? С кем успела? А, понятно, значит, тоже бегала с девками в греблю к солдатам? – язвительно поддел Давыд.

– Вот это не твоего ума дело! – отрезала она.

– Ошибаешься, Зинок, коли хочу на тебе жениться, уже моего. Вот потолкую с батей, и сватов к вам обязательно к исходу августа зашлю!

– Неужели тебе неинтересно знать, как я отношусь к твоему предложению? – спросила она.

– А что, разве ты сватов выпроводишь? Зато потом будешь рада!

– Как ты, однако, самонадеянно судишь! – покачала она головой не то от досады, не то от восхищения. – Но это мы ещё посмотрим, как у нас всё обернётся, – весело прибавила она. – А может, ты надо мной изгаляешься, я слышала, каким ты был до армии…

– Я весь перед тобой, смотреть, поди, есть на что, Зинуля? Наши с тобой сородичи столкуются, сговорятся, а нам останется лишь покорно их выслушать, о чём порешат. И нечего долго рассусоливать, амурами там разными увлекаться грешно…

– Как ты чудно рассуждаешь, равно по-стариковски, Давыд. Я без любви замуж не пойду за тебя. А ещё в армии служил, – как-то обидчиво упрекнула она с ноткой изумления.

– Ну и что, важность великая – любовь! Неужели думаешь, что в армии обучают премудростям любви? – резво засмеялся кавалер, понимая, что в чувствах он абсолютно не разбирается.

– Значит, ты в любовь не веришь, но как же тогда ты в Бога веришь, а ведь в Библии сказано: возлюби ближнего, возлюби свою жену? – поучительно изрекла Зина, испытав разочарование на такое отношение Давыда к любви.

– Ну, знаешь, Зинок, ведь Библия – это не жизнь, а свод евангельских заповедей, – посуровел Давыд, доведённый ею до отчаяния, что девчонка пытается учить его уму-разуму. —Ты хочешь, чтобы я тебя как на базаре выторговал за любовь?

– Но я тебе ничего не предлагаю. Можешь катиться к Вальке! – подхватила Зина, и тотчас, толкнув ногой калитку, убежала домой, оставив Давида в оторопи с разинутым ртом.

«Видали барышню, – с обидой подумал он, отойдя от калитки, – как будто она такая опытная по части любви, что у меня от её претензий ажник уши заболели! Любви большой захотела, а бублика не хочет. Ну, я всё равно от неё не отступлюсь. А Гришке все клавиши на переборке пересчитаю, всех девок к себе загрёб!»

Между тем таким пренебрежительным отношением к нему Зины, Давид чувствовал себя ни за что униженным. Причём ему и самому было донельзя стыдно, что действительно по-настоящему он не умел целоваться. Вот с танком в армии он лихо обращался, а тут с девахой никак не управится.